http://www.proza.ru/avtor/ppmay&s=150

В музыке XX века возникло понятие «массовая культура». Ученые разграничили культурное пространство, поставив, да что там, воздвигнув(!), перегородку между культурой для «избранных» и культурой для «быдла». Духовность - избранным, жвачка - быдлу.
Одни ученые бьются в падучей, вопрошая общество: «Ну почему?!…» Другие (которых становится все больше и больше) демонстрируют некую брезгливую отстраненность: «Ну что ж, раз им нравится …» Предоставим, мол, быдлу полоскаться в блаженном идиотизме, что нам до них… Вот это «мы и они» и лежит в корне зла того духовного кризиса, с которым человечество пришло к XXI веку. Потому, что в основе этой философии – глубочайшее презрение к людям. К отдельно взятому человеку. А высшее проявление этого презрения – этакая псевдотерпимость, вроде: «Ну что с них взять…»
Так и возникло в музыке два искусственных мирка.
I. Мир современной академической музыки.
       Международная элитная тусовка - авангард, поставангард, постпоставангард и туда же далее, где высший критерий – «непонятость». Непонятно? Значит, это нечто. Думаю, что сейчас Чайковский и Моцарт были бы брезгливо отторгнуты, как доступные.
Там своя шкала ценностей. Есть некая имитация глубины, утонченности. В цене псевдоглубина и псевдоутонченность. Например, композитор записывает на пленку, как пыхтит чайник, все потом слушают это многозначительное пыхтение, и роняют: «Как глубоко…Космос…Флюиды…Вселенная…» Джон Фаулз в своем романе «Башня из черного дерева» пишет: «…он увидел страшную картину – он в тупике, ибо он родился в период, который грядущие поколения, говоря об истории искусства, назовут «пустыней»… У искусства всегда бывали взлеты и падения, и кто знает, не явится ли конец двадцатого века периодом его наибольшего упадка?… да, явится, если не будут приложены все усилия для того, чтобы развенчать наиболее восхваляемые ценности и мнимые победы…» В этой среде старательно пестуется и превозносится феномен голого короля, гениально предвиденный Андерсеном. Все восхищаются тем, чего нет. (Тысячу раз прав Фаулз, заметив: «… художник так старается устроиться поуютнее, что он невольно стремится замаскировать пустотелую реальность с помощью технического мастерства и хорошего вкуса. Геометрия. Безопасность, скрывающая отсутствие какого-либо содержания…») Скорее даже не восхищаются, а упиваются своей мнимой избранностью. Ну что ж, если больше нечем…
Они и подняли на щит фигуры скорее модные, чем выдающиеся - отечественные штокхаузены, булезы. А великий современник Борис Чайковский забыт. Его творчество не то что не изучается должным образом, в библиотеке Московской консерватории трудно найти даже ноты его сочинений. (Опять у Фаулза читаем: «…ныне художник творит для интеллектуалов и теоретиков – не для людей вообще и, что хуже всего, не для себя самого. Конечно, это приносит дивиденды в материальном отношении и в смысле популярности, но пренебрежение телом человека, его естественным, чувственным восприятием привело к порочному кругу, к водовороту, к уходу в небытие… Но искусство, лишенное корней, вращающееся по орбите в мертвом космосе, не имеет смысла. Оно напоминает пеструшек, одержимых губительной гонкой за Lebensraum (жизненным пространством – нем.) в арктических водах, в бездонной ночи, слепых ко всему, кроме их собственных иллюзий. Башня из черного дерева…»)
В международной элитной тусовке действует (даже в большей степени!) та же схема, что и в столь презираемом ими шоу-бизнесе – раскрученное имя важнее художественных достоинств. Юбилей города Москвы был отмечен сочинением Пендерецкого. Вместо того, чтобы исполнить одно из произведений великого соотечественника мастера хоровой музыки Свиридова, наше телевидение заказывает юбилейный опус бездарному, но «модному» Пендерецкому. Страна, где есть свои мастера высшего класса, заказывает сочинение к национальному празднику третьесортному иностранному мастеру и с пафосом обставляет исполнение его откровенно беспомощного произведения – какую-то чудовищную смесь плохого Бортнянского с плохим Шостаковичем. Но Пендерецкий в моде, «элита» его признала…
Вот вам и «элита». Высшая каста конца нынешнего столетия. И чего она стоит - такая элита?
II. Массовая культура. Эстрада. Шоу-бизнес.
       Вышло так, что одна надуманность породила другую - некое ходульное представление о «массах» – так аккуратно стали называть «низы» духовного развития человечества, а если грубее – «быдло». До «их уровня» опускается шоу-бизнес. «Им же все на потребу…» – томно констатируют различные «веды» (искусствоведы, музыковеды, и пр.) По мнению «ведов» жанры могут именоваться «массовыми» и «элитарными» (изобретение XX века). Не произведения, сами жанры! Другими словами, на жанр вешается ярлык низкопробности.
Так теория начала отрицать практику.
На практике произведения искусства создаются в любом жанре. Но в теории есть свои «этикетки». Симфония – первый сорт, опера – что-то среднее между вторым и первым, оперетта и мюзикл – второй, песенка – третий. И эта абсурднейшая идея навязывается обществу. Художественная высота как бы «задана» жанровым обозначением. Квазивысшие и квазинизшие жанры делят культурное пространство пополам – от первого до полуторного сорта, от полуторного до третьего. Получается, что важно не как, а что. Все повернуто с ног на голову.
Не случайно ведь понятие «классика» автоматически «прилагается» к определенным жанрам. Вроде как вся музыка, написанная в симфоническом, оперном, контатно-ораториальном, квартетном жанре – это классика. Не какие-то конкретные произведения–шедевры, а жанры. Академические учебные заведения учат на «классиков». Закончишь композиторский факультет консерватории – будешь «классиком» Диплом «классика» получишь.
Оказывается, это стало профессией… Профессиональный классик.
Когда жанры не делили на высшие и низшие, а просто делили на разные, было ясно, что классика – это шедевры, а не обозначение каких-то жанров. Пятая симфония Бетховена – это классика, а плохая симфония Тютькина – это не классика. Песни Маккартни – это классика, а плохие песни какого-нибудь Смита – это не классика и т.д. и т.п.
До такого абсурда, когда само звучание симфонического оркестра воспринимается как «классика» человечество еще не доходило. За всю свою историю.
Еще одна квазиидея – есть популярные жанры (стили, направления). А раз популярные («массовые»), значит, это не искусство с большой буквы. Опера «Кармен» Бизе была, есть и будет суперпопулярна. Разве это умаляет ее художественные достоинства? И написано это произведение не в «популярном» (в нынешнем смысле слова) жанре. Разве есть ограничения в популярности и ограничения в художественности, «заданные» жанром?
Любой художник стремится покорить мир. Это здоровое проявление творческого инстинкта. И подлинная «непонятость» никогда не была предметом самолюбования, это каждый раз становилось личной трагедией.
Любой жанр может стать «массовым» (в том смысле, что на нем можно делать деньги). Сейчас на фрагментах опер, аранжированных в дискотечном стиле, зарабатывают деньги. При желании «на поток» можно поставить все, что угодно. Но это не значит, что этот поток будет плохим. А долго лелеямые «нетленки» - высокохудожественными.
Если вспомнить историю, плохих песен было написано куда меньше, чем плохих симфоний. А песня – самый древний жанр.
Теория массовых жанров на каждом шагу опрокидывается художественной практикой, так же, впрочем, как и теория элитарных. В музыке, литературе, кино… (Интересно, не изобретут ли в XXI веке закон о дискриминации «по жанровому признаку»?)
Культура не «массовая» и не «элитарная», она человеческая. Если эта предпосылка станет во главу угла - и теория жанров, наконец, избавится от искусственности. Художественная практика – живой организм, и надуманные установки (типа «если на этом делаются деньги, это - товар, а если не делаются, это - искусство») здесь обречены. Оценивать эстетические качества нужно вне зависимости от того, продается ли объект, и за сколько. Можно создать шедевр и сделать на нем состояние, можно создать шедевр и ничего на нем не заработать, можно создать убожество и сделать на нем состояние, можно создать убожество и ничего на нем не заработать. Здесь нет ни прямой зависимости, ни обратной.
Величайшая глупость – снобизм по отношению к жанру. Снобизм может быть только по отношению к качеству выполнения.
Создание некой жанровой кастовости сродни расовой кастовости фашизма. (Фаулз это предвидел как художник, дар особого предвидения – дар творцов, не теоретиков от искусства.) Получается, за что боролись, на то и напоролись. Вместо того, чтобы анализировать тот естественный отбор, который делает художественная практика, теория жанров пытается сделать искусственный отбор. Но художественная практика мудрее надуманных теоретических схем. Последнее слово останется за ней.

       

© Copyright: Наталия Май, 2008